Окончательно повторную ринопластику мы с Рыбакиным обговорили через 5 месяцев после первой. Я тогда впервые пришла в его новую московскую клинику, зашла в кабинет и села за стол, поражающий своей длиной. «Теперь я вижу – у вас искривление перегородки. Раньше отёк это скрывал», - сказал Рыбакин. «Это же надо - иметь такое зрение, чтобы разглядеть мою перегородку на расстоянии полутора метров» - про себя (надо же хоть с кем-то субординацию соблюдать) посмеялась я.

Первоначально я была записана на 2 ноября (6 месяцев и 2 дня после первой ринопластики), но позвонила Вика и стала уговаривать перенести операцию на 9 число, чтобы поехать вместе. У нее на этот день была намечена вторая ринопластика – исправление перегородки. Вообще Вика была довольна формой носа, несмотря на легкую кривизну (которую и планировалось убрать, выпрямив перегородку). Но Рыбакин сказал: «Надо».

Все знакомые пациентки (бывшие и будущие) провожали меня самыми трогательными пожеланиями. Но консилиум из лучших друзей не поддержал… Бывший муж (единственный человек, оказавшийся в состоянии понять, как это мучительно - невозможность дышать носом) сомневался в успехе операции и предлагал отправить меня за границу – якобы там хирурги лучше (не верю!). Другой приятель убеждал, что окончательно дыхание мне не вернут: «Я сам исправлял перегородку и безрезультатно, а уж при моих-то финансовых возможностях…» Лучшая подруга (сама собирающаяся на увеличение груди) скривила рот и фыркнула: «Ну и нафига тебе другой нос? И этот сойдет!» Пришлось придать лицу соответствующее выражение и пафосно выдать: «Вы спрашивете, к чему столько пластической хирургии? Я просто пытаюсь родиться заново, но только так, чтобы получилось лучше». Пусть поломает голову, откуда цитатка.

В Питер приехала за 2 дня до операции. Алена (девушка, с которой я познакомилась через сайт и которая только что сделала у Рыбакина подтяжку SMAS и блефаропластику) пригласила меня приехать на пару дней раньше – познакомиться. Я согласилась: все равно в Питере много дел. Алена (прошло около 2х недель со дня операции) выглядела очень хорошо. Остался только синяк с правой стороны снизу (который можно было полностью скрыть волосами) и следы от блефаро (две узенькие красноватые полоски). Она была абсолютно довольна, с утра ходила на реабилитационные процедуры (при этом сильно сомневаясь в их действенности), а днем гуляла по Питеру.

У меня же в день приезда поднялась температура. Впрочем, я и не сомневалась! Так было и во время первой ринопластики, и когда мне шили уши. И так будет всегда (даже если удасться дожить до 3-ей подтяжки). Рыбакин никогда не высказывал удивления по этому поводу, а вот оба анестезиолога удивлялись. На самом же деле – банальная психология: от подсознания, с ужасом реагирующего на мысль о вмешательстве в тело при помощи колюще-режущих инструментов, никуда не деться.

Накануне моей операции Алена ушла гулять, а я осталась дома – лелеять свою температуру. Я лежала на диване (мысли - только про операцию) и бездумно листала какой-то журнал, прихваченный в аэропорту. Перевернув очередную страницу, я подскочила – с фотографии во всю полосу на меня безулыбным (как всегда у него на фотках) взглядом смотрел Рыбакин. И статья рядом. Я ее раза три прочитала и даже слово умное запомнила «теломеры». Хммм, а правильно ли я его запомнила и запомнила ли вообще? Журнал был брошен на подоконник, и еще несколько раз за вечер я вздрагивала, неожиданно натыкаясь взглядом на знакомое лицо.

А на следующий день (9 ноября) приехала Вика и я переехала на новую квартиру. Тоже на «Черной речке», но чуть дальше по Савушкина. В СПИК мы приехали к 9 вечера, и я решила признаться Рыбакину, что у меня температура (наивная я полагала, что это может быть противопоказанием для операции). «Всего лишь температура, - сказал он на мое заявление о том, что операция может не состояться, - А я уж думал – месячные начались». Нас отвели на отделение и дали две палаты в отдельном отсеке (вообще их там три, но третья была на ремонте). Было очень удобно – мы открыли двери в палаты и свободно общались, смеялись во весь голос.

Рыбакин был какой-то мрачноватый. Сфотографировал меня, и мы попытались смоделировать новый нос. Но для начала загрузили фотки до рино и первое моделирование. У меня невольно вырвалось: «А, может, ничего не надо делать?» Настолько сравнительный результат был лучше. Хотя, конечно, рубцов («А что это у тебя за жировики на кончике носа?» - спрашивали меня знакомые уже несколько раз) и легкой кривизны (это рубец по шву увел нос вбок, как мне объяснили) никто не отменял. Однако сколько мы не моделировали, ничего хорошего не получалось. Ну, еще бы: ведь я хотела другой угол спинки, при этом не понижая ее (надо же уберечь себя от последствий серьезных вмешательств). Сейчас я с грустью убедилась, что (как я и предполагала) моделировать перед операцией, да еще и в манипуляционной, очень неудобно. Было сложно сосредоточиться, и поэтому я забыла сказать как минимум две важные вещи. И с грустью смотрю теперь на них в зеркало. В результате договорились, что нос мой будет как на  фотке через 2 недели после первой операции + сужение переносицы.

И Рыбакин позвал в манипуляционную Вику, а я отправилась успокаиваться при помощи укола. Температура поднялась почти до 38 С°. На этот раз, с укольчиком, идти в операционную было не страшно. А очнулась я уже в палате (на столе, конечно, но помню себя только в палате). Уход в клинике стал совсем другим (отмечено не только мной, но и другими пациентками, прооперированными за последнее время) – в нас перестали видеть тушки для манипуляций и стали видеть пациенток. Медсестры постоянно заходили, приносили лед на глаза, следили, чтобы у меня была вода, уговаривали поесть и во всем предлагали помощь. Негативных моментов было только 2 – не надели почему-то «намордник», а положили под нос полотенце, которое стало к утру все в крови, с двух сторон. Я постоянно просыпалась, потому что чувствовала, как по лицу течет кровь, но была слишком беспомощна, чтобы сообразить позвать медсестру. Перемазалась полностью – все лицо и руки. Вторым негативным моментом было то, что когда медсестры на посту в голос разговаривают и смеются (что происходит в любое время суток) – проснется даже медведь из спячки, а не то что пациент с головной болью.

На утро мы с Викой чувствовали себя плохо. Наркоз был отличный, синяков – почти никаких, но все равно мне было хуже, чем после первой рино. Настолько плохо, что Рыбакин был вынужден оставить меня в клинике еще на сутки и отменить операцию, потому что не было лишней палаты. Правда, операцию он отменил Мари, которая меня хорошо знала и поэтому не высказала никаких претензий и недовольства. Я же расстроилась – если бы знала, что из-за меня отменяют операцию, нашла бы в себе силы 5 минут выглядеть бодрее и попроситься на выписку.

Кстати, в соседней палате лежала подруга Бонни Ирина. Вика даже ее узнала (видела в «Версаже»). Как-то подозрительно тесен мир пластической хирургии :)

Днем мне (на тел. СПИКа) позвонила Рина - узнать о самочувствии. Часа через два телефон зазвонил снова. "Вам звонит Мария", - сказала администратор Татьяна. "Ошиблась, наверное. Скорее всего, это Марина", - подумала я. "Катя, привет! Ты меня не знаешь. Я с форума. Прочитала сейчас сообщение Рины, что ты лежишь в СПИК после операции и решила позвонить, поздравить и пожелать хорошего носика. Я сама из Финляндии. Собираюсь сделать... Мой ник на форуме...", - говорила незнакомая девушка. Потом, ближе к вечеру, я думала: "А не приснилось ли мне это... И как именно она объяснила Татьяне, с какой палатой соединить?"

В этот же день, на осмотре, когда я с трудом слезала со стола, Рыбакин вдруг задержался и сказал (кстати, медсестры тут же испарились, всегда бы так – а то лежишь, окруженная толпой персонала, и не всякий вопрос задать удобно): «Показали мне девочки наши сегодня ваш форум на вумен.ру– впечатление удручающее. Очень много представителей разных клиник. Удручающее впечатление». Я стояла, чуть ли не покачиваясь, пыталась сфокусировать на Рыбакине глаза и понять – к чему все это??? Вряд ли ему просто пришла в голову «светлая мысль» донести эту простую истину до моего спутанного сознания (время было выбрано "удачно"). Конечно, Рыбакин не знает, что я несколько лет назад успешно работала именно в пиаре и занималась как раз составлением правильных текстов для радио и ТВ и их озвучиванием (возможно, вы неоднократно видели меня в Вестях, Новостях и т.п.). Но, все равно, он наверняка должен был понимать, что про пиарщиков от клиник я и так знаю. Как, впрочем, и все на форуме. 

На второй день мне было не лучше. Но спокойно умереть не давали. Ожила Вика и стала постоянно ко мне заходить, а так же медсестры приходили каждый час – только я с трудом усну, как они открывали дверь и спрашивали о моем самочувствии. На 5й раз я сдалась и решила не спать. Около 10 часов вечера нас, наконец, выписали.

На следующий, 3й день после операции, я собрала железную волю в железный кулак и поехала отвозить Марине вишневый йогурт. Сложнейшая абдоминопластика (пластика живота), скулы и липофилинг – я думала, она будет в полуобморочном состоянии. Ничуть не бывало! Меня встретила девушка в 10 раз бодрее, чем я сама. Операция длилась не меньше 5 часов, но Марина проснулась на столе, узнала подробности операции, время и потребовала Рыбакина к себе в палату. В общем, я почувствовала себя ее бабушкой. Через два часа, решив не утомлять пациентку (хотя кто больше был утомлен – даже не вопрос) я спустилась в холл к Вике, которая ждала осмотра. Мы ждали его… 4 часа. В конце концов, администратор Татьяна отвела нас на второй этаж, где мы смогли спокойно разговаривать в голос. Там мы и прикалывались. Вика рассказала, как написала своему мужу sms: «Я люблю тебя. Береги себя» и вместо его номера отправила на номер… Рыбакина (телефон такой дурацкий, где автоматом всплывает последний номер отправленного sms). Я же, зная свою способность отправлять sms не тем людям, давно убрала номер Рины в другой конец записной книжки (Рыбакин у меня шел в списке сразу после нее). Наконец, мы с Викой не выдержали и около 12 ночи решили послать sms уже конкретно Рыбакину: «Мы тут умираем!» Через пол часа нас приняли. Пожалуй, такой период ожидания был слегка чересчур.

Гипсы мы сняли сами на 6й день. Вика сняла еще днем, я – ближе к ночи, устав от ее угроз сделать это насильно. Нос был совсем не похож на предыдущий. Но не формой. Формой-то он его как раз подозрительно напоминал. Просто кончик не был такой цементный как в первый раз. Не смотря на то, что объем операции был большой: сужали переносицу, удаляли надкостницу, делали остеотомию, убирали рубцы. Но, зато, в первый раз почти не было отека, а тут, не прошло и получаса, как нос буквально растекся по лицу. Самое обидное: дыхание так и не вернулось. Рыбакин после операции несколько раз спрашивал, как дышит нос, поэтому я была в полной уверенности, что перегородку мне ровняли. Не зря же я видела ЛОРа, сидящего перед операционной, когда меня туда заводили. Но нет! Я так и не поняла, почему ЛОР-операция не была проведена. И не такие перегородки делали вместе с ринопластикой. Но подробнее расспрашивать не стала. Не сделали – значит, была на это причина.

Напоследок я записалась на прием к Андреищеву. Формальным поводом был разговор о прикусе, ну а заодно я расспросила его обо всем, о чем хотела бы спросить Рыбакина. И про объем операции, и про липосакцию, и про феноловый пилинг и т.д. и т.п. Я продержала его минут 40. Но только потому, что мне знакомо чувство жалости. Иначе я бы заговорила его как минимум часа на 2.

Одна из пациенток Рыбакина, выйдя в холл позвать медсестру и, никого там не обнаружив, взяла со стола мою карту, заглянула внутрь и прочитала, что «исполнение операции: Рыбакин 100%». Я облегченно вздохнула.

Итог: вторая ринопластика психологически переносится намного легче первой. Да и физически (ну, если не считать моего отходняка от наркоза). Сейчас, на 10й день после операции, у меня еще есть легкие синяки на верхнем веке (последствие сужения переносицы, полагаю). Волнуюсь я намного меньше, чем после первой рино. Хотя спинка с левой стороны вызывает у меня легкую панику, переносица – подозрения в том, что ничего не сузилось, а весь нос в целом - что мы с Рыбакиным друг друга не поняли. Правда, после этой операции на осмотры к другим хирургам ходить не собираюсь (а то дошло до того, что я Цицишвили в последний раз Давидом Артуровичем назвала), потому что уже сама более или менее в состоянии определить, что отек, а что – нет. Лучше, вместе с остальными москвичками, поиграю в интересную игру под названием "рыбалка" (проходящую еженедельно по понедельникам и вторникам). Типа: "Рина, ты будешь участвовать завтра в рыбалке? На что ловишь?"

17 декабря у меня исправление перегородки. Я выбрала самый ранний из возможных сроков, хотя и не хочется два общих наркоза подряд. Пыталась попросить Морозова (ЛОР из СПИКа) сделать под местной анестезией, но он так убедительно рассказал про стоны пациентов, что я не решилась настаивать. Заодно, возможно, попрошу Рыбакина еще раз что-нибудь сделать с моими рубцами на ушах – они почти совсем не заросли.


P.S. Одной девушке, которая ругает меня за то, что я слишком много прикалываюсь над Рыбакиным: Я смеюсь только над теми, к кому хорошо отношусь. И чем лучше отношусь, тем больше смеюсь. Например, в шутках над Павлюченко и Тапией замечена не была. Да и, на самом-то деле, ирония над Рыбакиным не меньше чем на треть состоит из моей самоиронии и на треть - из иронии над всеми нами. Никогда не забуду, как одна моя знакомая при мне сказала Рыбакину: "А вот когда я фотографирую нос снизу..."